Тема совсем не предпраздничная, но, увы, актуальная — демографическая ситуация в Латвии. Которую, по правде, стоило бы называть уже демографической катастрофой. Но конец года — это время подведения итогов, вот латвийский демограф Илмарс Межс и попытался сделать это в интервью Латвийскому радио. Итоги получились неутешительными, хотя наш демограф по-прежнему уверяет, что «через 100 лет латыши точно еще будут»… Но ситуацию он честно назвал «сдувающимся шариком».

Демограф много рассуждает о причинах, хотя при внимательном рассмотрении некоторые из них являются не причинами, а следствием. Женщины не хотят рожать — почему? Молодежь уезжает из страны — почему? Объяснения традиционно сводятся к материальной сфере: зарплаты, пособия, льготы. Да, это важно, недаром в «Новолатвии» (волостях около Риги, где обитают представители правящего слоя и успешного бизнеса) с демографическими показателями всё в порядке. Но г-н Межс не может не знать о демографическом «парадоксе благополучия» — после достижения обществом определенного уровня материального достатка рождаемость… падает.
Правда, в Латвии эти общемировые процессы имели определенную специфику. После социально-экономического обвала 90-х падение рождаемости произошло отнюдь не из-за роста благосостояния, а по прямо противоположным причинам. А когда после 2000 года жизнь понемногу наладилась, оказалось, что поднимать демографические показатели уже особенно и некому — наиболее легкая на подъем молодежь спешно покидала «страну молодой демократии». В основном из-за материальных соблазнов в более развитых странах, а русскоговорящие — еще и из-за нескрываемого (и поддерживаемого властью) местного национализма.
В итоге остается лишь грустно констатировать пропорции между пенсионерами и людьми трудоспособного возраста. И не вспоминать о том, что эта пропорция возникла не сама по себе, а в результате экономической политики тех самых 90-х годов. Рукотворный развал производящей экономики (чтобы уехали «потомки оккупантов», а настоящие хозяева будут жить за счет своего интеллекта и сферы услуг — мое поколение хорошо помнит эти мантры) привел к краху прикладной науки, затем академической, а затем профессионального и общего образования. Безработные инженеры торговали на базаре, какой смысл поступать на сложные технические специальности и вообще учить в школе физику-математику? Новые хозяева жизни — те, кто погрел руки на приХватизации, ученых и инженеров среди них как-то не наблюдалось…
На селе не лучше. После ликвидации коллективных хозяйств (ликвидировали их, по правде сказать, так же, как когда-то создавали — политическим решением сверху, не вникая ни в какие местные условия и экономическую целесообразность) люди стали уезжать. Кто-то в города (а там и так безработица…), кто-то сразу за границу. Дальше по принципу домино: школы, больницы, инфраструктура. Когда потом вменяемые руководители и бизнесмены пытались где-то остановить эту деградацию, выяснялось, что ситуация вошла в замкнутый круг — люди разбежались, потому что не было работы, а создать какие-то более-менее массовые производства невозможно потому, что уже нет нормальных работников.
Но г-н Межс всё же утешает радиослушателей, мол, в Люксембурге живет еще меньше людей и ничего, хорошо ведь живут… Даже если отбросить исторические обстоятельства появления-сохранения таких мини-государств (большим и непрерывно воюющим соседям была нужна нейтральная площадка для торговли и переговоров), зарабатывают там отнюдь не только туризмом и выпуском почтовых марок — вовсю работает металлургический комплекс и производство электроники. В отличие от. И официальных языков три — чтобы никому из проживающих там национальностей не было обидно.
Впрочем, тех людей, которые считают, что Латвия должна существовать в качестве некоего «заповедника национальной идентичности», столетний прогноз г-на Межса вполне может устроить. Вот только боюсь, что гораздо раньше наша страна превратится не в заповедник, а в хоспис. И обслуживающий персонал этого учреждения если и будет говорить по-латышски, то уже с очень большим акцентом…