28 сентября в Вильнюсе состоялась презентация 10-го выпуска ежегодного Международного литературно-художественного альманаха «СТУПЕНИ». Вот что пишет во вступительной статье «Ступень за ступенью — к вершинам» президент Республиканского общества Международной ассоциации писателей и публицистов (МАПП) Лев Месенгисер: «Это издание является частью ежегодного проекта «Международный литературный фестиваль-конкурс «Балтийский гамаюн», осуществляемого РО МАПП при поддержке Департамента национальных меньшинств при Правительстве Литовской Республики. Альманах объединяет авторов из разных стран, пишущих на русском языке». Приятно сознавать, что наш «Вестник» все эти 10 лет информационно поддерживал альманах, информировал читателей о его выпусках, популяризировал творчество его авторов. Степень знания становления альманаха дает нам право утверждать, что он как таковой состоялся и стал литературным явлением международного уровня. В юбилейном выпуске 75 авторов из 14 стран, в т. ч. и наши латвийские литераторы: Юрий Касянич, Ираида Кельмелене, Алена Митина, Владимир Соляр, Олег Михалевич, Иван Кунцевич. Традиционно каждый выпуск альманаха посвящается какому-то значимому событию. Этот выпуск посвящен 135-летию со дня рождения Анны Ахматовой (статья доктора гуманитарных наук Эляны Суодене «Уроки Анны Ахматовой»). Над юбилейным изданием работали: главный редактор Людмила Рябенко-Зонн, редактор Ева Ахтаева, Дора Месенгисер (дизайн обложки), в оформлении альманаха использована графика Владимира Кольцова-Навроцкого.

---

В последний час у жизни на краю
я повторю единственное имя
не матери, не Родины, не сына, —
той женщины, которую люблю.

Простит мне мама
мой последний стих.
А Родина потери не заметит.
Сын подрастет, единственную
встретит
и, может быть, когда-нибудь простит.

Последний грех ничем не замолю.
Ну, что ж поделать,
я готов — «с вещами».
Последний миг — прощенья
и прощанья —
той женщине, которую люблю.
ЛЕВ БЕРТИН, США

ПОЭТЫ ЖИВУТ
Поэты живут! Просто кажется,
что существуют,
Рубиновой взвесью рисуют
кирпичики букв
И, душу свою окуная в стихию живую,
Выводят судьбу… Беззаветно выводят судьбу

Из трепетных тем
и закатного тонкого слова,
Из черного льна
и разбухших корявых рубцов,
Из веры в людей, тех,
кто небом в виски расцелован,
Последних жрецов, вдохновленных небесных жильцов.

И с каждой строкой,
точно линии, пишутся судьбы
В ладонях времен,
изменяя теченье времен.
Но судят они как последние
честные судьи —
Не пишут имен, забывая
о силе имен…

Поэты живут! Безусловно!
Еще существуют!
За тонкой строкой растворяют
апатию слов.
Но душу свою, окуная
в стихию живую,
Меняют на слог, чтобы сердце
на небе зажглось.
ВАДИМ СЕРГЕЕВ, РОССИЯ

РИМ
Я бы ноты могла собирать в длань,
обрывая легко их с гитарных струн,
или между веками стирать грань,
изучая штрихи угловатых рун.

Я бы кистью могла оживлять холст,
отражаясь в глубинах своих картин,
и стоять, не сгибаясь, во весь рост
на уступах достигнутых мной вершин.  

Я могла бы кроить, исцелять, петь…
Но при матовом свете ночных ламп
я вяжу одержимо из слов сеть,
поддевая строкой то хорей, то ямб, 

и брожу по дремучим лесам рифм,
каждый раз выбирая всего одну…
Потому что стихи — это мой Рим,
и дороги мои все ведут к нему. 
ИРИНА САПИР, ИЗРАИЛЬ

МУЗЫКА
Рояль, тетради нотной разворот.
Скрипичный ключ, звучанье камертона.
То встрепенется сердце, то замрет,
соизмеряясь с ритмом метронома.

Мелодия души коснется вскользь,
дыханьем плавным в воздухе витая.
Пропитываюсь музыкой насквозь,
голодным слухом к нотам припадая.

На все лады вибрируя струной,
рифмуясь с пульсом музыкальной фразы,
переношусь сознаньем в мир иной
на волнах восходящего экстаза.

Взрыв ощущений, мыслей фейерверк.
Мерцанье духа, содроганье тела.
За мигом миг, от века и вовек
творящий звук не ведает предела.

Эфир струится, музыка звучит,
пронзая и вскрывая подсознанье.
Вальсируют скрипичные ключи
над стройной партитурой мирозданья.
САИДА СУБХИ, АЗЕРБАЙДЖАН

---

Прислонившись к плечу,
в темноте задремавшего зала
Тихо плакала скрипка…
дрожала звенящей струной.
И, казалось, не скрипка —
душа музыканта рыдала
И стонала от боли
под твердой и нежной рукой.

И со сцены рвалась
в темноту онемевшего зала
Криком раненой птицы,
меж кресел теряясь во тьме…
Тихо плакала скрипка…
со смычка слезы на пол роняла
И с надрывной тоскою
«страдала» о чьей-то судьбе.

О нелегкой судьбе,
не словам доверяя, а нотам…
Обезумев, смычок,
как по нервам, по струнам порхал.
Истекал канифолью смычок…
истекал, словно кровью и потом.
И молчал зачарованно
околдованный музыкой зал.

Прислонившись к плечу,
в темноте оглушенного зала
Громко всхлипнула скрипка
разорванной в клочья душой.
И последняя нота,
от струн оторвавшись, упала
И к ногам скрипача
вдруг звенящей легла тишиной…
ВЛАДИМИР ДЕРЖАНСКИЙ, БЕЛАРУСЬ

---

Когда заплачут облака,
Познаем мы любви ненастье,
За нас решают свысока —
Дарить нам слезы или счастье.
Когда замерзнут облака —
Они нам бросят горсть осколков
И лягут снегом на висках,
И вышьют серебром по шелку.
Куда вы мчитесь, облака?
За вами улетают птицы.
Звеня, высокая тоска
На струны музыкой ложится.
НАТАЛЬЯ РУССКИХ-АБОЛИНА, ЛИТВА

ЕСЛИ СЕРДЦЕ НАСТЕЖЬ…
Спит седой тростник —
прибрежный риф.
Перьев для письма полна
чернильница.
В камыши ладони опустив,
Задремала ива-собутыльница.

Мелет жерновами облака
Ясному рассвету ветромельница.
Заглянула в душу свысока
Яркая далекая отшельница.

Приозерный город — серый склеп —
Трещинами света заполняется.
Фонарей тускнеющая цепь
В заводи лежит и не теряется.

Босиком ступлю на Млечный Путь.
Пусть пугливо звезды чертыхаются.
Ночью можно мир перевернуть,
Если сердце настежь раскрывается.
ВИТАЛИЙ ШЛАБОВИЧ, БЕЛАРУСЬ

МОЯ УНДИНА
На стихотворение Н. Гумилева
«Русалка»

На русалке горит ожерелье
И рубины греховно-красны —
Это гость из подводной страны,
Из глубин, где погост корабельный —
Якоря за века заржавели,
Но их трюмы сокровищ полны…

На ресницах алмазы дрожат —
Эти слезы скрывать и не хочет.
Грустно ей возвращаться назад,
Где морская пучина клокочет,
И нетронуты клады лежат…
Целый мир океаном проглочен!

Утонувший в глазах изумрудных,
Я во власти стихии своей.
Буду призраком меж кораблей,
Моряков, как и я, безрассудных,
Средь пейзажей, пугающе-чудных,
С ненаглядной ундиной моей.
ЮЛИЯ МЕШКЕРЯВИЧЕНЕ, ЛИТВА

А ПОСЛЕ ВОЙНЫ…
Оживятся окна: и с дорог войны
Возвратятся чьи-то блудные огни.
Будто ненароком бликами в стекле
Указаньем свыше — и тебе, и мне.

На столе — огарок.
Память — в небо взгляд…
Но покой, как прежде…
Вечер тих и свят…
Млечный воссияет,
— верный поводырь! —
Мир наш небезгрешный
обращая в Мир.
МАРА ФЛОРИНСКАЯ, УКРАИНА

БУКВАРЬ
Как силу тайную природы
Расскажет сущий в ней язык,
Так глубиной мерцают воды
И сквозь лицо святится* лик.

И, облик мира принимая,
Шумит, расслышанный в веках,
Щемящий шум земного рая
И отдается в небесах.

Так день, корнями ночь глотая,
Из грез созвездий мир творя,
Ветрами дни перебирает,
Как мы — страницы букваря.
ВАЛЕРИЙ ЗУБАКОВ, ЛИТВА

ОБЫЧНОЙ ПОСТУПЬЮ
Обычной поступью неслышной
День явится, осветит город —
Заметишь по соседним крышам.
Твоя бессонница покорно
Через невидимые нами
Пространства с искривленьем свежим
Уйдет укрыться меж домами
В апрельском Питере безбрежном —
Без нас растерянном и сиром
При орденах и всех медалях.
Когда-то у тебя спросил я
О том, что с нами будет дальше,
Когда мы выгорим напрасно,
Случается так беспричинно,
Чтоб стать другими или в нас тут
Захочет кто-то облачиться…
Но это неисповедимо.
Срослись мы, нет чудес в событье,
А если отдалимся, имя
Запомни, чтоб не разлюбить там.
ОЛЕГ ДОЛГУНОВ,
ЛИТВА

ЗАРИСОВКА БЕЛОЙ
НОЧИ
Про белых ночей легкий штрих неспроста
лопочут аллеями Летнего сада
наяды и фавны. Струною моста
подчеркнута суть Петербургского
града!

И выключен говор ночных фонарей,
и полнится небо нежнейшею краской,
и абрисом статным встают на заре
дворцы и соборы столицы
прекрасной!

Уже обесточен, уже розовел
в той белой ночи Петербург
над мостами,
и сфинкс полусонный на воду глядел
и мраморной лапой ложился
на камень.

Мосты сведены. Удаляясь в залив,
плывут по пастели последние баржи.
А Анна, библейские очи открыв,
глядит на Кресты и не двинется даже…
ВИКТОРИЯ ЛЕВИН,
ИЗРАИЛЬ

АРОМАТ
ЛЮБВИ
Над морем догорал закат.
Шептали волны: «Вечер, вечер…»
Закутав шелком шали плечи,
Любви хранила аромат.

Шептали волны: «Вечер, вечер…»
И догорела та свеча.
И черный локон у плеча
С надеждой доверялся встрече.

Закутав шелком шали плечи,
Я вспоминала облик твой,
Душевный бередя покой.
Пусть говорят, что время лечит.

Любви хранила аромат,
Невольно согревая сердце
За накрепко закрытой дверцей.
И ты ни в чем не виноват.

Над морем догорал закат…
ИРАИДА КЕЛЬМЕЛЕНЕ, ЛАТВИЯ